Анна Сергеева
Одна судьба из тысяч
Есть на улице Блинова дом, где жила женщина, судьба которой неотделима от истории и большой, и малой нашей Родины. Много повидав и выстрадав, она долгое время удивляла своим обаянием, жизнелюбием. Немного оставалось до ее 100-летнего юбилея, когда она ушла из жизни. Теперь понимаешь, как хорошо, что успели мы, продолжающие жизнь, пообщаться с ней. Ведь в своем более чем девяностолетнем возрасте она помнила каждую мелочь своей жизни, каждое имя, оставившее след в ее судьбе.
Манойлина Анна Алексеевна родилась 7 ноября 1917 года в семье Кочергиных. Судьба ее никогда не баловала. Анна три голодных года пережила: в 1921, в 1927 и в 1933 году. В последнем она уже поступила в ФЗУ в Сталинграде. О нем рассказала ей подруга, позвала ехать с собой. Сказала Аня бабушке, что хочет туда ехать, а та в слезы – денег совсем нет, «одежи» нет, отправлять не с чем. Не послушалась Анна. Пешком дошли они с подругой до хутора Манойлина, там погрузил их в кузов брат подруги и довез до Суровикино, посадил на поезд. Так началась другая жизнь.
Дали Ане специальность слесарь-инструментальщик. Училась она хорошо, хотя левая рука все время была перевязана, слишком часто попадала молотком не по зубилу, а по руке. Зато начатое всегда доводила до конца, ответственная была. Поэтому по окончании, когда другие по своим районам разъехались, предложили Анне остаться работать в Сталинграде в трамвайном парке. В общежитии дали комнату на двоих с другой девушкой, а не на 11 человек, как было в училище, и кормили (жидкий суп с пшеном). Аня и этому рада была.
В трамвайном парке цеха работали и день, и ночь. Определили ее на сверлильный станок, но очень уж нравился ей станок токарный. По ночам в свободную минутку подходила она к работающей на нем девушке и все расспрашивала, смотрела, как та работает. Потом решилась и подошла к мастеру, рассказала, что хотела бы работать на токарном станке. Мастер, человек пожилой, подумал и предложил ей давать по ночам нагрузку поменьше, чтобы она успевала учиться. Так перешла она на токарный станок. Работа требовала большой точности, так как за брак могли и из зарплаты вычесть, и даже с работы снять. И хотя у Анны плоховато было со зрением, а очки она не носила, брака у них с сотрудницей почти не бывало. Вот пришло время отпуска. Поехала Аня навестить семью и больше к работе токаря не вернулась. Из дома ее не отпустил брат. Но все же впереди ее снова ждала встреча со Сталинградом.
В сентябре встретила Аня свою первую любовь. Было это, конечно, на субботних танцах в клубе. Ее часто приглашал на танец Рубцов Георгий, который сам хорошо танцевал и будто подчеркивал, как легко танцует Аня. В тот раз Георгий был не один. В отпуск к родителям приехал его друг Манойлин Иван. Весь вечер Ваня смотрел на красивую девушку, а потом попросил познакомить с ней и почти сразу предложил ей выйти за него замуж и поехать на станцию Лог, где он в то время работал следователем и прокурором. Прокурора все обещали прислать, но так и работал он в двух должностях на два района. Аня рассмеялась – ей шел всего девятнадцатый год. Тем более Манойлины жили в большом просторном доме на улице Комсомольской, а у Ани ничего не было. Ваня говорит, ничего страшного, будем вместе добро наживать. Понял Иван, что разговор серьезный нужно вести с бабушкой и предупредил Аню, о том, что придет. Она была против – слишком стыдно ей было за свою нищету. Но Ивана было уже не остановить. Бабушка, конечно, поплакала – мала она еще, глупа, готовить не умеет. А Иван говорит, ничего, я все это время в столовой питаюсь, так будем вместе с ней ходить. Пришлось бабушке согласиться. Ушел Ваня, а через некоторое время вернулся и сказал: «Вечером попозже возьмешь свою подругу и принесете с ней из магазина домой кровать. Я ее уже оплатил». Вот с подругой, Корнеевой Татьяной, и притащили кровать, которой у Ани давным-давно не бывало.
Через неделю сыграли свадьбу, и молодые отправились в Лог. Там родился их первенец – Юра. Там жили они до 1937 года, когда в апреле Ивана Петровича перевели в областную прокуратуру в город Сталинград на должность следователя. Анна тоже вышла на работу в центральную сберкассу № 86. Их квартира находилась в доме напротив железнодорожного вокзала. И она, и муж всегда были на работе на хорошем счету. В семье жили дружно. Все складывалось как нельзя лучше, но пришел год 1941. 22 июня изменило жизнь всей страны. В это время Анна ждала второго ребенка. 11 июля 1941 года родилась Лида. Через месяц Иван Петрович отвез семью в дом своей мамы в станице Клетской. Ему уже дважды приходила повестка на фронт, но у него была бронь. Третий раз он не пошел на доклад к прокурору, а решил идти по призыву. «Не сейчас, так позже, не я, так другой. Я должен идти», — сказал он жене. Позже прислал одно письмо – стандартный лист, исписанный с двух сторон. В нем он просил сразу по получении выслать ему в Сталинград его аттестат, но вслед за письмом пришла открытка, где он, не таясь от цензуры, видимо, так торопился, написал: «Писем не будет – идем в тыл». Это была последняя весточка о нем, в феврале-марте 1942 года.
Аня осталась одна с четырехлетним сыном и полугодовалой дочерью. Надо было как-то жить. Она забрала к себе бабушку, отдала детей в детский сад и ясли и вышла на работу бухгалтером в сельпо. Фронт приближался. В станице уже было много военных. Они советовали жителям эвакуироваться. Военкомат стал выдавать специальные документы. Анна тоже их взяла, но ни бабушка, ни свекровь ехать с ней не согласились. Да и ехать, как оказалось, тоже было не на чем. В сельпо выделили ей быков и арбу. Пока Анна бегала домой, кто-то быков увел, от арбы осталось лишь два колеса. Побежала в военкомат, но там сказали, что ни одного транспорта нет. А ведь ее муж к тому времени уже 11 лет был членом партии! Семьи партийных должны были быть на особом контроле, так как уже было известно о зверствах немцев в их отношении. Выбора не было, пришлось остаться.
Во дворе свекрови вырыли окоп. В погреб ссыпали все зерно, а чтобы немцы не догадались, сверху насыпали перьев из перины. Спрятали кабана в яму во дворе и сверху тыквенной ботвой прикрыли. В другую яму зарыли вещи, что подобрее. В общем, подготовились, как смогли. При первых известиях о том, что немцы вошли в станицу, в окоп спрятались все родственники: человек 5 женщин и 5-6 детей. И вот слышат, как совсем недалеко кто-то крутит телефон и вдруг говорит по-немецки. Их быстро нашли, предложили выйти, но вытаскивать не стали, внимание обращать перестали. Просидела так семья до темноты, а потом перебралась в другой дом. Так началась оккупация. Кабана заметили почти сразу. Кур и уток переловили. Оставались, правда, коровы. У свекрови – тощая, а у бабушки Анны – упитанная, недавно отелившаяся, с телком. Телка тоже забрали. Через неделю полицаи оповестили всех жителей, что все с пожилыми людьми и детьми должны выйти к колхозным гаражам. Зачем? Неизвестно. Мысли у всех были о смерти, но надеялись на лучшее. Что брать с собой, если куда-то погонят? Пешком с двумя детьми на руках далеко ли уйдешь? С собой ничего не взяли. На дом повесили замок и ушли. Свекровь вела свою корову, а бабушка – свою. На эту корову привязали веревку, чтобы было за что держаться, и посадили Юру. Лиду Анна несла на руках. Толпа собралась большая. Манойлины сзади шли, мало кого видели. Конвойные были немцы, с автоматами, железом увешанные. Дошли до первой же посадки и встретили четырех немцев на мотоцикле. Приглянулась им бабушкина корова, переговорили они с конвойным и приказали снять мальчика. Свекровь бросилась к ним и стала просить взять ее корову, ведь с ними столько детей, чем их кормить без молока. Немец только плюнул на ее корову и повел упитанную, еле успели Юру снять. Привели всех в Гусынку Ростовской области. Анна так устала, что принялась проситься на постой в первый же дом на краю. Хозяйка могла им предложить только коровник. Благо, он был новый и животные в нем еще даже не бывали. Хозяйка помогла Анне устроиться на работу на мельницу. Со временем в сарае сложили печь и так прожили до 30 декабря. В ноябре освободили Клетскую, фронт от нее ушел, услышали, что стали возвращаться жители. Пошли домой и они. Путь был неблизкий. Мороз тридцать градусов, снег по колено. Одежды зимней практически нет, все, что потеплее, одели на детей. Поморозили себе и руки, и ноги. Был второй случай уже гораздо позднее, когда Анна поморозила ноги: шла с купленной коровой из Михайловки. Не удивительно, что болят теперь ее ноги, ноют в непогоду.
В станице после боев мало домов уцелело. Их стоял без окон, дверей, полов. Только стены да крыша. И все-таки дома, без немцев. Станицу поднимали из руин в основном женщины. Много труда было положено и оставлено здоровья. Но была в труде радость – на своей земле работали и свободно дышали.
Долго ждала Анна вестей о муже. До последнего надеялась, что вернется он к своей семье. Но проходил год за годом. И вот в 1952 году обратила она внимание на Киреева Семена, шофера Заготсырья, где она тогда работала. Создалась новая семья, но дочь, Лидия, до сих пор продолжает искать хоть какие-нибудь сведения о своем отце, пропавшем без вести.
Манойлина Анна Алексеевна умерла в 2016 году. Очень хочется, чтобы и ее судьба была вписана в те тысячи судеб, через которые прошла война. Оставила след, глубокие раны, но не сломила, а закалила и сделала примером мужества и оптимизма.