Елена Нестеренко
Я – из Сталинграда!
Сталинград, 1943 год. На снимке — мои папа Геннадий Владимирович (ему 6 лет) и бабушка, папина мама. Через несколько дней она пропадет без вести… 21 июля 2013 года перестало биться сердце моего папы. Надеюсь, они встретятся там… на небесах.
О Сталинградской битве сняты фильмы, написаны песни, и нет в нашей стране человека, который не знал бы о ней. Но каково было тем, кто не со страниц учебника узнал о войне, кто был вместе с городом в то страшное и великое время? Людей, способных ответить на этот вопрос, все меньше, но еще с нами поколение детей войны – тех, чья ребячья память запечатлела лишения и ужасы войны.
Моему отцу Геннадию Владимировичу Стаценко в 1942 году не исполнилось еще и шести лет. Но страшные события тех лет — самое яркое воспоминание его жизни. Было так больно и страшно, что память запечатлела каждую мелочь…
Вся его семья потомственных железнодорожников жила в деревянных домиках в районе Дар-горы, на улице Ашхабадской, практически в центре Сталинграда. Два деревянных домика плотно стояли друг к другу.
— В одном из них жили мы: мама, папа и я, в другом — бабушка по отцу, его сестра со своей семьей, — вспоминает папа. — Когда начались бомбежки, оба дома сгорели. За двором у нас на каждую семью были вырыты окопы. В них-то мы и прятались, и жили. В одну из бомбежек нас вместе с мамой засыпало землей: маму по пояс, а меня совсем. Спас нас двоюродный брат Саша, ему тогда исполнилось уже лет 12-14. Он был в своем убежище и видел, как разорвалась бомба недалеко от нашего окопа, и сразу бросился нас откапывать. Когда стало понятно, что ни жить, ни прятаться больше негде, его мама приняла решение бежать к своим родителям. Они жили недалеко от товарного депо на улице Вокзальной. Разве знала она, что в пути их ждет очередной авианалет.
— Было очень страшно, — продолжает свой рассказ папа, — с воем и свистом пикировали фашистские самолеты, сыпались бомбы, ревели паровозы. От страха мы с мамой забились под деревянный мостик.
Вокруг все горело, но это хлипенькое убежище защитило и мать, и ребенка от осколков и пуль. Папа до сих пор считает, что выжить там можно было только при условии, если сам Господь Бог того пожелал. В недолгое затишье между бомбежками им удалось добежать до бомбоубежища у «татарских бань». Там и просидели до самой ночи. Точно такое же бомбоубежище было переоборудовано у дома родителей матери. Оно-то потом неоднократно и спасало всю семью от бомбардировок. Позднее, когда стало понятно, что Сталинград ждут еще более страшные испытания, семья приняла решение покинуть город. Погрузив немудреный скарб на ручную тележку, они влились с нескончаемый людской поток. Отец помнит, что шли очень долго, ночевали прямо у дороги, а когда ударили морозы, они остановились в небольшом хуторке, где было очень много солдат — румын. Папа помнит горе, которое пришло в семью, которая пустила беженцев на постой, — умер маленький ребенок.
— Мой отец сделал ему гробик, — рассказывает папа, — и ребенка похоронили прямо во дворе. Вскоре после этого отца увели в комендатуру, которая была за речкой в небольшом селе. Немцы заставили его работать, делать гробы. Возвращался он только ночью, изредка приносил продукты, но чаще всего — есть было нечего. Мы вместе с бабушкой ходили в село, просить милостыню. Люди делились с нами, кто чем мог. Дедушка освоил сапожное дело и стал чинить обувь для местных жителей. Это и спасло моего отца и всю семью в ту страшную зиму.
Весной 1943 года семья вернулась в разрушенный Сталинград. От жилья не осталось ничего. Приняла дальняя родственница, она пустила погорельцев в свою землянку. В тесноте, вместе с тяжелобольным сыном хозяйки, ютились как могли.
— Отца взяли на работу в депо, — продолжает рассказ папа, — из разного хлама он соорудил пристройку к уцелевшей стене разрушенного дома. Там только-только умещалась железная кровать.
Это было голодное время, но все же можно было сходить неподалеку в магазин и отоварить продуктовые карточки. А раз в день в железнодорожной столовой шестилетнему мальцу отпускали обед за отца прямо на дом. Однако время скитаний не прошло бесследно. Холод и голод подорвали здоровье отца и матери. Вначале пропала его мать. Позднее говорили, что якобы кто-то из знакомых видел ее на одной из станций уже мертвую, затем умерла и бабушка. А вскоре в пристроенной лачуге от туберкулеза умер мой дедушка, папин отец — железнодорожник Елизаров Владимир.
Как получилось так, что в этот момент рядом с мальчишкой никого из многочисленной родни не оказалось рядом, сложно сказать. Но какая-то малознакомая женщина взяла только что осиротевшего ребенка за руку и пешко через весь разрушенный город отвела его в Бекетовку в детский приемник. Видимо, женщина знала родных отца по материнской линии — его так и зарегистрировали под девичьей фамилии мамы — Стаценко, имя отца он назвал сам. Позднее в свидетельстве ему записали: мать — прочерк, отец Стаценко. Шла война, никто не вдавался в тонкости и подробности.
Осиротевших детей в приемнике было очень много, они сидели прямо на полу. Грязная и голодная детвора ждала, когда взрослые распределят их по детским домам. Это была другая жизнь, впереди маленького мальчика ожидали скитания по детским домам. Сколько их было? Три или четыре… Отец не очень любил вспоминать об этом периоде жизни. Только однажды в нашем разговоре он упомянул о том, что законы, которые там царили, были не просто суровыми, а жестокими. Причем, устанавливали их не взрослые, а сами дети. Выживали сильнейшие… Отец выжил. Даже страшно представить, какие тяготы, какие испытания пришлось ему перенести в детстве и юности…
Закончил ремесленное училище, с честью отслужил в армии. Позднее судьба забросила его в Быковский район, здесь он и обжился, завел семью, многие считают его коренным быковчанином. Но мы-то знаем — папа наш родом из Сталинрада. Уже после детского дома, когда поступил в ремесленное училище, он сумел найти уцелевших родственников. Родная сестра его отца передала папе фотокарточку, на которой он рядом со своей мамой (фото вверху), возможно, в последние дни своего семейного детства. Это единственное, что осталось у папы от его матери.
Прошло 70 лет. Все эти годы отец трепетно хранил в своем сердце и памяти воспоминания о своем сталинградском детстве, о своих родителях. Он никогда не пользовался никакими льготами, никогда не козырял пережитым, никогда не пытался внести в документы свою настоящую фамилию. Чуть позднее моя мама — Рогунова Мария Алексеевна, чье сиротское детство мало чем отличается от отцовского, бережно записала его рассказы на школьные листочки в клеточку. Вместе с этой заметкой они будут храниться в архивах нашей семьи. Дети, внуки и правнуки должны знать, через какие страшные испытания пришлось пройти их дедушке, прадедушке Стаценко Геннадию Владимировичу. При этом суметь сохранить в себе все самые лучшие человеческие качества — любовь, сострадание и доброту…